Название: Fucking-Talking.
Фандом: Бэтмен: Начало.
Рейтинг: R.
Пейринг: Брюс Уэйн/Джонатан Крейн.
Дисклаймер: герои не мои.
Предупреждение: добрая история.
читать дальшеДжонатан, он говорит:
- В этом есть что-то фундаментально противоестественное.
Он перебирает белыми пальчиками и сообщает:
- Каждую ночь, проведенную с тобой, я теряю частицы рассудка.
Он откидывается на спину. Дизайнерское постельное белье, четыре тысячи за комплект. Джонатану нравятся дорогие вещи. У него возникает чувство, что его верно оценили, воздали ему должное.
Его волосы рассыпаются по шелковой наволочке. Длинными их не назовешь, но их… так много.
- Звучит так поэтично. – Его мечтательный взгляд. Не хватает только сигаретного дыма или клубники с шампанским для полноты картины, но Джонатан едко высмеивает штампы, на клубнику у него аллергия, а в постели он не курит: он слишком педантичен, слишком хорошо воспитан, из задницы у него торчит кочерга – он само воплощение такта и этикета. Он выходит в ванную, открывает маленькое окошко под потолком и курит там. Потом, полотенце пахнет его дымом. Его Laky Strike.
Джонатан, он говорит:
- У меня портится вкус. Воображение. Притупляется чувствительность. – Сонно тараща глаза, он продолжает рассуждать, когда Брюс переворачивает его на спину и стягивает с него трусы.
- «Брюс». В этом имени есть что-то омерзительно высокомерное. Претенциозное. – Джонатан не реагирует на его прикосновения, не вздрагивает и не откликается, когда Брюс входит в него, когда целует его плечи и покрытую царапинами спину. И Джонатан не замолкает. – Хуже «Брюса» может быть только «Эндрю». Архаично, брюзгливо… уныло…
- То ли дело «Джонатан»? – Игриво и насмешливо спрашивает Брюс. Он в хорошем настроении. В отличном расположении духа, выражаясь языком доктора. Или языком Альфреда.
Джонатан упирается в изголовье кровати обеими руками, он старается двигаться как можно меньше. Сегодня, он ленив и холоден, и немного рассеян.
- Может быть, дело в том, что я испытываю к тебе исключительно профессиональный интерес? – Предположил доктор Крейн. Брюс трахал его: короткими, быстрыми и мощными толчками. По животу Уэйна стекал пот, пот скапливался над верхней губой и под веками, а доктор по-прежнему оставался невозмутимым и расслабленным. Разве что его кожа слегка порозовела.
- Возможно. – Согласился Брюс Уэйн.
- Или причина кроется… в различии между социальными слоями? – Это была первая пауза, которую Брюс сумел вырвать у Джонатана. Незаметная, незначительная, секундная. Ни стона, ни хриплого прерывистого вдоха. И все же Брюсу стоило учесть, что он имеет дело с Джонатаном Крейном, и значит, по праву может собой гордиться.
- Возможно, и так. – Подтвердил Уэйн. Он вошел в партнера до основания. Приятное чувство. Завершенности? Сопричастности? Защищенности? Неплохо бы этому самому партнеру оставить тонкости психоанализа.
- А может быть, интеллектуальный барьер? – Джонатан подался ему на встречу. – Я дипломированный психотерапевт и мастер своего дела, а тебя вышибли из Принстона… - В определенном смысле, доктор Крейн действительно был мастером. Он был настолько хорош, что пары крупиц его таланта хватало для качественного оргазма и незабываемого вечера. Просто не имело смысла расходовать такой редкий дар почем зря и включаться в игру с самого начала.
Брюс позволил себе быть немного грубее, и Джонатан заворочался под ним, но Уэйн поцеловал доктора в затылок и сбавил темп. Затылок пах дешевым яблочным шампунем.
На самом деле, Брюс мог позволить себе многое, очень многое. Джонатан не был капризной длинноногой моделью, которая могла бы соперничать с лентой новостей Готэм Ньюс по скорости распространения информации. Джонатан не оценивал навыков и способностей своего любовника, не требовал обостренного внимания, и мог бы с тем же успехом лежать рядом: временами, он с радостью просто лежал бы рядом.
Джонатан был… живым эквивалентом сидений в частном самолете Гольфстрим-5. Максимум комфорта, знак качества, олицетворение благополучия и удобства, и все это – само собой разумеется. Все в порядке вещей.
- Или все дело в контингенте твоих… приятелей? – Эта пауза оказалась длиннее. Брюс повторил. Джонатан сжал уголки подушки. Тем не менее, он упрямо продолжал выстраивать гипотезы. – Прием, на котором мы познакомились, был отвратителен. И я не выношу мисс Доуз.
- Полегче. – Предупредил Брюс. Джонатан. От него пахло мылом, у Брюса этот запах вызывал улыбку. Этот запах напоминал о кухне, где молодому мастеру Уэйну, по сути, нечего было делать, и о коробке с печеньем на верхней полке. Этот запах, отчасти, напоминал о детстве. О пятнах, зеленых – от травы, и серых – от засохшей земли, на брюках, на коленках. О доме: когда дом еще был домом.
Джонатан. У него на запястье всегда был этот странный отпечаток – как будто он носил две пары часов и слишком туго затягивал ремешки. Джонатан засыпал под телевизор – и Брюс поставил телевизор у себя в спальне. Джонатан был безобразно циничен и ядовит, как змея эфа. И он очаровал Брюса. И Брюс привел его к себе, привел его с собой. На пороге поместья, доктор Крейн предупредил:
- Тебе придется нарисовать мне карту.
А на прощанье, пообещал:
- В следующий раз, жду Вас к себе на прием. Мистер Уэйн.
Иногда – когда Джонатан спал, обняв подушку и мучительно, старательно втягивая носом воздух, - Брюс думал о том, как они похожи. Джонатан уже научился строить бетонные стены вокруг себя. Брюс пока строил их из песка и морской пены. Джонатан верил в шарм и силу нахальства. Брюс верил тоже.
Однажды утром, Брюс предложил подвести его. Доктор Крейн согласился: только до границы Нарроус. Они шли в гараж, через внутренний дворик, и на дорожке была ворона. Ленивая сытая ворона, каких полно в парках и больше, чем достаточно, в городе. Джонатан замер и вжался в стену. Он боялся взглянуть на птицу – не то, что подойти к ней.
- Это прозвучит глупо… - Джонатан сдернул очки с переносицы, они дрожали в его руке, на зеркальной дужке играл солнечный блик, и солнечный зайчик запрыгал по дальней стене, - но я боюсь… ворон. – Джонатан облизнул губы и с усилием перевел взгляд на Уэйна. – Ты не мог бы?.. – и Брюс дал вороне пинка.
Брюс не рассказывал ему о своей задумке и никогда не пришел бы к доктору на сеанс, но после того случая он признался:
- Ничего странного. Я боюсь летучих мышей. – Уэйн доверительно сообщил Джонатану. – Меня кусал Дракула. – Доктор Крейн считал его шутки плоскими, но не съязвил в ответ. Ему понадобилось чуть больше времени, чем обычно: он искал верное слово.
Он сказал, глядя на гаражную дверь, глядя в пространство.
- По большому счету, их тоже. – Не «…кусал Дракула», а «…боится Джонатан».
Время от времени, Брюсу казалось, что, не встреть он доктора Крейна, возвращение не было бы возвращением, а грандиозные планы оказались бы бессмысленными. Альфред был снисходителен, но идеей он не проникся. Рэйчел клевалась – хуже вороны. Друзей в Готэме у Брюса не было. Не было приятелей. В строгом смысле, не было знакомых: он чувствовал себя незнакомцем в любой компании, в любом кругу.
Они обменивались колкостями. Занимались любовью. Перед сном, смотрели Южный Парк. Джонатан восхищался:
- Мы живем в Соединенных Штатах – и у них ни одного судебного разбирательства.
Брюс предполагал:
- Может быть, им просто везет?
В такие вечера, в теплой постели, в объятиях молочно-мыльного запаха, Брюс забывал о шести годах Поиска. Их не было – по крайней мере, могло бы не быть. Ничего более истинного и правильного, чем эта кровать, Брюс Уэйн не нашел. Но Южный Парк сменялся новостями, и на Брюса накатывало чувство вины. Тоска. Ненависть к себе. Ненависть к обывательскому счастью.
Случалось, что он говорил:
- Ты не можешь сегодня остаться.
И Джонатан отвечал:
- Я все равно собирался поработать.
Он говорил:
- Не дергайся. Я вызову такси.
Он был единственным гостем в Уэйн Мэнор, который знал полную фамилию Альфреда и обращался к нему «мистер».
Джонатан носил отвратительно дешевые костюмы и галстуки, но булавка для галстука была серебряная.
- Это папина. – Сказал Джонатан и взял ее из пальцев Брюса. Булавка была теплой, почти горячей. Уэйн не стал спрашивать Джонатана о родителях: что-то подсказывала ему – история окажется не лучше его собственной.
- Ты когда-нибудь затихаешь? – Спросил Брюс, наращивая темп и чувствуя приближение оргазма.
Он сказал:
- Честно говоря, не понимаю… как ты вообще попал на тот… прием.
Он вздрогнул и попросил сдавленным, приглушенным голосом:
- Не делай так. – Не просто талант или опыт. Магия. Брюс знал, что Джонатан улыбнулся в подушку: Брюс чувствовал его улыбку.
- Если бы ты был моим клиентом, я бы уже трижды прервал… лечение. – Отозвался доктор Крейн. Рэйчел считала его подонком, и делилась этим мнением по поводу и без. Брюс едва ли признал бы это в любой другой момент, но теперь –
Прижимая его к себе. Дыша ему в затылок. Обнимая его. Кончая в него.
Брюс готов был любить этого подонка. До конца своих дней.
Фандом: Бэтмен: Начало.
Рейтинг: R.
Пейринг: Брюс Уэйн/Джонатан Крейн.
Дисклаймер: герои не мои.
Предупреждение: добрая история.
читать дальшеДжонатан, он говорит:
- В этом есть что-то фундаментально противоестественное.
Он перебирает белыми пальчиками и сообщает:
- Каждую ночь, проведенную с тобой, я теряю частицы рассудка.
Он откидывается на спину. Дизайнерское постельное белье, четыре тысячи за комплект. Джонатану нравятся дорогие вещи. У него возникает чувство, что его верно оценили, воздали ему должное.
Его волосы рассыпаются по шелковой наволочке. Длинными их не назовешь, но их… так много.
- Звучит так поэтично. – Его мечтательный взгляд. Не хватает только сигаретного дыма или клубники с шампанским для полноты картины, но Джонатан едко высмеивает штампы, на клубнику у него аллергия, а в постели он не курит: он слишком педантичен, слишком хорошо воспитан, из задницы у него торчит кочерга – он само воплощение такта и этикета. Он выходит в ванную, открывает маленькое окошко под потолком и курит там. Потом, полотенце пахнет его дымом. Его Laky Strike.
Джонатан, он говорит:
- У меня портится вкус. Воображение. Притупляется чувствительность. – Сонно тараща глаза, он продолжает рассуждать, когда Брюс переворачивает его на спину и стягивает с него трусы.
- «Брюс». В этом имени есть что-то омерзительно высокомерное. Претенциозное. – Джонатан не реагирует на его прикосновения, не вздрагивает и не откликается, когда Брюс входит в него, когда целует его плечи и покрытую царапинами спину. И Джонатан не замолкает. – Хуже «Брюса» может быть только «Эндрю». Архаично, брюзгливо… уныло…
- То ли дело «Джонатан»? – Игриво и насмешливо спрашивает Брюс. Он в хорошем настроении. В отличном расположении духа, выражаясь языком доктора. Или языком Альфреда.
Джонатан упирается в изголовье кровати обеими руками, он старается двигаться как можно меньше. Сегодня, он ленив и холоден, и немного рассеян.
- Может быть, дело в том, что я испытываю к тебе исключительно профессиональный интерес? – Предположил доктор Крейн. Брюс трахал его: короткими, быстрыми и мощными толчками. По животу Уэйна стекал пот, пот скапливался над верхней губой и под веками, а доктор по-прежнему оставался невозмутимым и расслабленным. Разве что его кожа слегка порозовела.
- Возможно. – Согласился Брюс Уэйн.
- Или причина кроется… в различии между социальными слоями? – Это была первая пауза, которую Брюс сумел вырвать у Джонатана. Незаметная, незначительная, секундная. Ни стона, ни хриплого прерывистого вдоха. И все же Брюсу стоило учесть, что он имеет дело с Джонатаном Крейном, и значит, по праву может собой гордиться.
- Возможно, и так. – Подтвердил Уэйн. Он вошел в партнера до основания. Приятное чувство. Завершенности? Сопричастности? Защищенности? Неплохо бы этому самому партнеру оставить тонкости психоанализа.
- А может быть, интеллектуальный барьер? – Джонатан подался ему на встречу. – Я дипломированный психотерапевт и мастер своего дела, а тебя вышибли из Принстона… - В определенном смысле, доктор Крейн действительно был мастером. Он был настолько хорош, что пары крупиц его таланта хватало для качественного оргазма и незабываемого вечера. Просто не имело смысла расходовать такой редкий дар почем зря и включаться в игру с самого начала.
Брюс позволил себе быть немного грубее, и Джонатан заворочался под ним, но Уэйн поцеловал доктора в затылок и сбавил темп. Затылок пах дешевым яблочным шампунем.
На самом деле, Брюс мог позволить себе многое, очень многое. Джонатан не был капризной длинноногой моделью, которая могла бы соперничать с лентой новостей Готэм Ньюс по скорости распространения информации. Джонатан не оценивал навыков и способностей своего любовника, не требовал обостренного внимания, и мог бы с тем же успехом лежать рядом: временами, он с радостью просто лежал бы рядом.
Джонатан был… живым эквивалентом сидений в частном самолете Гольфстрим-5. Максимум комфорта, знак качества, олицетворение благополучия и удобства, и все это – само собой разумеется. Все в порядке вещей.
- Или все дело в контингенте твоих… приятелей? – Эта пауза оказалась длиннее. Брюс повторил. Джонатан сжал уголки подушки. Тем не менее, он упрямо продолжал выстраивать гипотезы. – Прием, на котором мы познакомились, был отвратителен. И я не выношу мисс Доуз.
- Полегче. – Предупредил Брюс. Джонатан. От него пахло мылом, у Брюса этот запах вызывал улыбку. Этот запах напоминал о кухне, где молодому мастеру Уэйну, по сути, нечего было делать, и о коробке с печеньем на верхней полке. Этот запах, отчасти, напоминал о детстве. О пятнах, зеленых – от травы, и серых – от засохшей земли, на брюках, на коленках. О доме: когда дом еще был домом.
Джонатан. У него на запястье всегда был этот странный отпечаток – как будто он носил две пары часов и слишком туго затягивал ремешки. Джонатан засыпал под телевизор – и Брюс поставил телевизор у себя в спальне. Джонатан был безобразно циничен и ядовит, как змея эфа. И он очаровал Брюса. И Брюс привел его к себе, привел его с собой. На пороге поместья, доктор Крейн предупредил:
- Тебе придется нарисовать мне карту.
А на прощанье, пообещал:
- В следующий раз, жду Вас к себе на прием. Мистер Уэйн.
Иногда – когда Джонатан спал, обняв подушку и мучительно, старательно втягивая носом воздух, - Брюс думал о том, как они похожи. Джонатан уже научился строить бетонные стены вокруг себя. Брюс пока строил их из песка и морской пены. Джонатан верил в шарм и силу нахальства. Брюс верил тоже.
Однажды утром, Брюс предложил подвести его. Доктор Крейн согласился: только до границы Нарроус. Они шли в гараж, через внутренний дворик, и на дорожке была ворона. Ленивая сытая ворона, каких полно в парках и больше, чем достаточно, в городе. Джонатан замер и вжался в стену. Он боялся взглянуть на птицу – не то, что подойти к ней.
- Это прозвучит глупо… - Джонатан сдернул очки с переносицы, они дрожали в его руке, на зеркальной дужке играл солнечный блик, и солнечный зайчик запрыгал по дальней стене, - но я боюсь… ворон. – Джонатан облизнул губы и с усилием перевел взгляд на Уэйна. – Ты не мог бы?.. – и Брюс дал вороне пинка.
Брюс не рассказывал ему о своей задумке и никогда не пришел бы к доктору на сеанс, но после того случая он признался:
- Ничего странного. Я боюсь летучих мышей. – Уэйн доверительно сообщил Джонатану. – Меня кусал Дракула. – Доктор Крейн считал его шутки плоскими, но не съязвил в ответ. Ему понадобилось чуть больше времени, чем обычно: он искал верное слово.
Он сказал, глядя на гаражную дверь, глядя в пространство.
- По большому счету, их тоже. – Не «…кусал Дракула», а «…боится Джонатан».
Время от времени, Брюсу казалось, что, не встреть он доктора Крейна, возвращение не было бы возвращением, а грандиозные планы оказались бы бессмысленными. Альфред был снисходителен, но идеей он не проникся. Рэйчел клевалась – хуже вороны. Друзей в Готэме у Брюса не было. Не было приятелей. В строгом смысле, не было знакомых: он чувствовал себя незнакомцем в любой компании, в любом кругу.
Они обменивались колкостями. Занимались любовью. Перед сном, смотрели Южный Парк. Джонатан восхищался:
- Мы живем в Соединенных Штатах – и у них ни одного судебного разбирательства.
Брюс предполагал:
- Может быть, им просто везет?
В такие вечера, в теплой постели, в объятиях молочно-мыльного запаха, Брюс забывал о шести годах Поиска. Их не было – по крайней мере, могло бы не быть. Ничего более истинного и правильного, чем эта кровать, Брюс Уэйн не нашел. Но Южный Парк сменялся новостями, и на Брюса накатывало чувство вины. Тоска. Ненависть к себе. Ненависть к обывательскому счастью.
Случалось, что он говорил:
- Ты не можешь сегодня остаться.
И Джонатан отвечал:
- Я все равно собирался поработать.
Он говорил:
- Не дергайся. Я вызову такси.
Он был единственным гостем в Уэйн Мэнор, который знал полную фамилию Альфреда и обращался к нему «мистер».
Джонатан носил отвратительно дешевые костюмы и галстуки, но булавка для галстука была серебряная.
- Это папина. – Сказал Джонатан и взял ее из пальцев Брюса. Булавка была теплой, почти горячей. Уэйн не стал спрашивать Джонатана о родителях: что-то подсказывала ему – история окажется не лучше его собственной.
- Ты когда-нибудь затихаешь? – Спросил Брюс, наращивая темп и чувствуя приближение оргазма.
Он сказал:
- Честно говоря, не понимаю… как ты вообще попал на тот… прием.
Он вздрогнул и попросил сдавленным, приглушенным голосом:
- Не делай так. – Не просто талант или опыт. Магия. Брюс знал, что Джонатан улыбнулся в подушку: Брюс чувствовал его улыбку.
- Если бы ты был моим клиентом, я бы уже трижды прервал… лечение. – Отозвался доктор Крейн. Рэйчел считала его подонком, и делилась этим мнением по поводу и без. Брюс едва ли признал бы это в любой другой момент, но теперь –
Прижимая его к себе. Дыша ему в затылок. Обнимая его. Кончая в него.
Брюс готов был любить этого подонка. До конца своих дней.
-
-
20.12.2008 в 16:12-
-
20.12.2008 в 21:27cutty_sark
-
-
26.12.2008 в 11:54Вам спасибо.) Праздничную штуку я тоже пишу, а это - что-то вроде дани справедливости (я совсем заела бедного Брюса).
Satana-paranoic
Что ж поделаешь - размер и жанр обязывают.)
-
-
12.06.2018 в 16:51