[batman-slash]

Название: Marry Christmas.
Фандом: Бэтмандиана.
Пейринг: Джокер/Крейн.
Рейтинг: NC-17.
Размер: мини.
Жанр: ПВП.
Дисклаймер: герои - не мои.
Примечание: Рождественское приложение к "Когда Ницше плакал".
Предупреждение: пряничные домики и мертвые люди.

Куски стекла торчат в разбитых окнах – Готэм ощерился тысячей зубов. Миллионом зубов. Под рождество, различие проявляется в том, что миллионом кривых острых зубов Готэм улыбается. Цветные блики от электрических гирлянд дрожат и пляшут на стеклах. На перекресток встает Санта-Клаус с колокольчиком – хотя по-прежнему в трех кварталах не найти одного постового.
Фонари горят через один – но на каждой улице с двусторонним движением висят золотые лампочки и мигает подсветка: благотворительный проект корпорации Уэйна и Трикон-Банка. Под рождество изящно и благостно отмываются деньги.
Под рождество любой корявый законопроект или сомнительная мера проскальзывают, как на коньках.
С неба скупо сыплется снег, снежинки – мельче муки. Выбоины на асфальте зарастают тонкой коркой льда. Застекленные ямы и раны. Чудные мальчики-школьники и скучающие уличные подростки топчут лед. В Гоэтме так принято: бить стекла.
В липких кляксах подсохшей крови отражаются елочные огоньки. Тени ангелов из вертушки со свечкой ложатся на стену возле детской кроватки. Ложатся на семейное фото. Танцуют вокруг дырок от пуль – в квартире напротив.
Девушки едят крендельки, голые розовые кончики пальцев торчат из обрезанных перчаток, волосы путаются на ветру и щекочут холодные, гладкие щеки – того же цвета, что яблоки *.
Никого не удивишь следами пороха на руках и одежде. Люди не вздрагивают, слыша хлопки и грохот: они задирают лица к дымному небу, они сбегаются посмотреть на фейерверк.
Женщина кричит – ей прострелили живот. Женщина кричит – мальчишка бросил под ноги петарду. Последняя версия очаровывает. Побеждает.
Когда по четвертому каналу идет хит-парад рождественских комедий, в универмаге Шрека детишки строятся в очередь к Санте и Эльфу, а люди придерживают лифты и двери, чтобы смог войти сосед с елкой. Когда у 38-ой бухты лепят снеговиков, и даже оружейники предлагают завернуть покупку в серебристую бумагу. Тогда беда кажется непредставимой.
Грань становится толще. На одной улице в витрине стоит пряничный домик, и слышно, как поют хоралы. По другой улице идет Джокер. Люди видят только пряничный домик. Верят в пряничный домик.
- Все сияет и искрится! – Пропел Джей. Он поежился и фыркнул, помотал по-собачьи лохматой головой. Джонатан вытер взбитые сливки с его губы большим пальцем. Джокер лизнул его руку. Нагнулся ближе. – Жаль, что праздник можно испортить только один раз. – Сколько лукавства, сколько доверия.
В этом мире не было ничего похожего на Джокера - и все-таки он выглядел сейчас, как выглядит любой мальчишка за пару дней до рождества. Он был полон ожидания, предвкушения и затаенного веселья. Он дышал предчувствием радости, и в его глазах отражался блеск елочных шаров. Красных и золотых. С сияющими гладкими боками.
Беспричинное волнение, вечный страх, превращающий рождество в приключение. Страх, что Санта застрянет в трубе, конфеты запретят, а коробка с бантиком окажется пустой.
Страх, что вместо фейерверка и Бэтмена будет транквилизатор и спецназ. Аркхем, королевство инъекций и таблеток.
Рождество и страх. Джонатану нравилась эта идея.
- Гринч. – Крейн ласково потрепал Джокера по затылку, холодному и сальному.
28-ая улица. Призон-Сквер. Тибл-стрит. Вместо кофеен и гирлянд – мерзлое дерьмо и окаменевшая грязь. Два голых куста и труп голой девицы под исписанной скамейкой.
- Мы идем в Балаганчик? – Спросил Джонатан.
29-ая улица и Коптильный переулок.
- К Кроку в яму?
Бридж-стрит, Уэйн-лэйн.
- В «Маску»?
Джонатан остановился и вынул ладони из карманов. Контраст между влажным теплом и сухим холодом. Маленькое, но острое ощущение.
- Я сдаюсь, Джей. Расскажи, куда ты ведешь нас. – Джек повернулся на ходу и беспомощно пожал плечами.
- Я не знаю, Джонни. В этом городе мне некуда пойти. – Бедный грустный клоун. Как же тебя утешить?
Джонни догнал его.
- А как же Коттен-Виль?
- Накрылся три дня назад.
Под рождество, людям кажется, что Джокер действительно шутит. Его грим – всего лишь часть маскарадного костюма. Его ножи – их легко не заметить.
- А Бокси Беннет?
- Харли просила не убивать.
Под рождество, даже отмороженные уши – это так мило. Горожане не смотрят на щиты «В розыске», их беспокоят скидки и предложения 3/1.
- Мицци-Граф?
- Воняет крысами.
Полицейские не лезут вглубь – они выписывают штрафы за парковку. Незачем искать приключения на задницу: они не суются под пули – они разнимают пьяных студентов. Рождественская порция риска.
На перекрестке. Джокер отбирает у Санта-Клауса колокольчик. Он звонит и возвещает, как Чумной Часовой:
- Вы-но-си-те трупы!
И прохожие косятся на него. Не потому, что Джокер – массовый убийца. А потому, что он циничен.
- Джей, я знаю этот район. – Доктор кладет руки ему на плечи. – Здесь негде зарыться. Может быть, нам стоит вернуться в доки?
Джек поводит плечами и стряхивает чужие ладони. Обрывает контакт.
- Здесь тринадцать этажей? – Спрашивает он. Над ним висит жилой дом. Почти бедный район. За десять тысяч лье от кабака, или паба, или гостиницы. Не говоря о подпольных барах. Не говоря о правильных местах.
Джонатан смотрит вверх, на последний этаж, в темные окна. Джонатан отвечает:
- Четырнадцать.
- Вместе с тринадцатым?
- Всего четырнадцать.
- Значит – пятнадцать?
- Логично.
В Америке не должно быть несчастных людей. Разбитых надежд. Свободно текущих соплей. Особенно под рождество.
В Америке нет тринадцатых этажей. За двенадцатым идет четырнадцатый – таков закон, и этот закон Джокера бесит. Когда они поднимаются на тринадцатый этаж, Джек выбирает квартиру. Сумма цифр на номере равна тринадцати. Этаж – тринадцатый. И Джек аккуратно ковыряется в замке, приоткрывает дверь. Он заглядывает внутрь, заходит внутрь – и Джонатан идет следом за ним.
А через пару секунд – Джокер хватает за пистолет. БАХ! Мертвец. БУМ! Мертвец. Мужчина и женщина – благородная, благопристойная старость. Они сидели в постели, бок к боку, они читали. Дверь в коридор приоткрылась – от сквозняка. И они сдохли – чуть раньше, чем им было положено.
Разрывные пули. Дыры в их телах. Кровь на тухлой простыне. На старом одеяле. Под весом тел, матрас чуть провисает, и кровь стекает в центр, стекает по складкам. Складок становится больше – когда Джей плюхается сверху.
Заложив руки за голову и сладко потягиваясь, он объявляет:
- Прямо, как дома.
Он поднимает голову женщины за волосы. Дергает.
- «Иди к нам, Джонни!». – Спасибо за приглашение, миссис.
Джонатан скидывает ботинки: на кровать не лезут в обуви, даже если это кровать мертвецов.
Джонатан. Его челка щекочет Джеку живот, его рот – как врата в другой мир. Вход в пряничный домик. Его руки шарят вслепую, и Джек выгибается, толкается в него и перекладывает его ладонь с чужого бедра на свое. Джонатан. Пригнувшись, прижавшись к нему, не отлипая, он движется вверх. По поцелую на каждую пуговицу. Медленно. Сосредоточенно. Рождественская концентрация нежности.
Секунду. Пять. Десять. Джонатан лежит, уткнувшись носом Джеку в плечо. Потом обхватывает липкими пальцами его член. Джонатан. Он мог бы не делать этого. Правда, мог бы. Джек расстегивает пуговицу у него на брюках.
- Только не кровью. – Он поднимается. Упирается Джеку ладонями в грудь. Джонатана, растворенный в моменте. Вишневая шипучка.
- Я не хочу умереть от СПИДа. – Он приподнимается. Их тела больше не соприкасаются, но Джокер все еще чувствует его вес. Эхо Джонатана.
- Ты думаешь, их стоит опасаться? – Джонатан. Как обычно, не затыкаем.
- Основной контингент зараженных в США, - рассказывает доктор Крейн, размазывая слюну по ладони, по чужому телу, - находятся в возрасте от пятидесяти пяти, - Джек стаскивает его брюки до середины бедер, - до шестидесяти восьми лет. Причина кроется в том…
- В чем же? – Как бы спокойно ты не относился к сексу. В нужный момент. Ты не можешь не затаить дыхание. Джек придерживает его за бедра. Поднимает. Тянет вниз. Джонатан резко выдыхает. Он шипит и цепляется за отвороты пиджака Джека.
- В распространенном заблуждении… - Он сглатывает. Зажмуривается. Эта морщинка-палочка между бровей. Джек хотел бы поцеловать ее. – Что люди в возрасте… не занимаются сексом.
- Вот как? – За окном, город ждет рождества. Здесь оно уже наступило.
Джокер. Он улыбается.
Джонатан вскрикивает.
- Тшш. – Джек сжимает его плечо. Двумя пальцами прикрывает его губы. – Тихо. – Джонатан откидывает голову назад, пальцы Джека касаются его подбородка. – Тихо. – Он держится за пояс брюк, тянет их на себя. С бедер доктора. С его коленей.
Глубже. Лучше. Дальше.
- Джей. – Его умоляющий, дрожащий голос.
- Все хорошо.
- Джей. – Мокрая нижняя губа, влажный подбородок. Они дрожат. Джокер кладет ладонь ему на затылок.
- Тихо. – Отцепляет его руку от пиджака. Целует его пальцы, сбитые костяшки, шрамы на запястье. Джонатан шмыгает носом, сводит плечи и толкается ему навстречу.
Эта койка. В ней не трахались уже лет двадцать-тридцать. Они дарят ей новую жизнь. Джек резко вгоняет в доктора член и кончает. Джонатан роняет голову на грудь. Запускает пальцы Джокеру в волосы. Рассеянно ладит его уши, его скулы. Его пиджак липнет к рубашке, рубашка липнет к коже. Он вздрагивает и хочет отстраниться. И Джек притягивает его к себе. Прижимает к себе.
Джонатан. Он выглядит виноватым. Смущенным. Сконфуженным. Джек чувствует на животе – эхо тепла. Придется хорошенько почиститься, через пару минут. Обязательно. Очень скоро.
Он целует Джонни в лоб – открытый, мокрый и бледный.
- Счастливого рождества, сладкий. Заочно. – Джонатан. Он тяжело дышит и хватает ртом воздух. Эта улыбка-трещина. Маленькая капитуляция.
Джонатан улыбается:
- И Нового Года.