The sex has made me stupid

[batman-slash]

Название The sex has made me stupid.
Фандом: Бэтмандиана, между "Началом" и "Темным Рыцарем".
Пейринг: Бэтмен/Крейн.
Рейтинг: NC-17.
Формат: мини, законченно.
Предупреждение: насилие.
Примечание: к циклу "Ницше..." не имеет отношение, Джонатан здесь немного другой.

Иногда лучший и единственный способ сохранить свою безопасность – это причинить себе вред. Лучший способ извлечь выгоду – потерять немного крови. Жаль, что Брюс об этом не знал.
Брюс. Джонатану нравилось это имя. Его невозможно было произнести раздельно, но оно было достаточно красивым, достаточно вкусным, и Джонатан насмешливо растягивал гласную, когда произносил его. Брюююс-Уэээйн. С придыханием, с благоговением – это звучало почти поэтично, наверняка, это звучало вполне возбуждающе. Брюс, с его дорогими узкими костюмами и отвратительной мимикой. С его нелепой корявой улыбкой и неуемными, беспокойными руками – иногда слишком грубыми, иногда слишком нежными. Брюс быстро становился проблемой. Большой проблемой – со сложным, многоэтапным решением. И времени на решение он Джонатану не оставил.
Признаться честно, все было бы гораздо приятнее и увлекательнее, останься Брюс для него Бэтменом. Бэт-мен. Возмездие. Насилие.
Страх.
Воплощенный страх, наступающий на пятки, пережимающий горло. Справиться с ним невозможно – и непреодолимо тянет отдаться ему. Его руки. Они не были тогда беспокойными. Они были уверенными и пугающе сильными. Они могли уничтожить Джонатана, разрушить его, но они его берегли. Когда Бэтмен швырял его к стене и стискивал его лицо черными пальцами, лишенными тепла и запертыми в перчатку, пальцы слегка отдавали резиной, они пахли так, как пахнет в салоне нового джипа.
Мощь. Ярость. Хаос.
Беспомощность. Беспомощность рядом с ним становилась естественной. Страх становился оправданным. Страх обретал форму, живые контуры, и набрасывался на Джонатана, и это было… прекрасно.
Смерть.
Да, Бэтмен был сама смерть. В его руках – Джонатан боялся дышать, он становился безмолвным, угодливым и послушным, как в средней школе. И он наслаждался. Наслаждался каждой минутой, когда Бэт-мен срывал пиджак с его плеч, не позволяя ему трепыхаться, когда опрокидывал его на сырой асфальт или гладкий бетон. Когда заставлял его кричать. Стонать. Всхлипывать.
Поражение. Это звучало так сладко. Это ощущалось так полно. Чтобы поверить, что твоя жизнь действительно принадлежит тебе, нужно сломать ее собственными руками. Чтобы справиться с тоской и мыслями о будущем, сделай будущее невозможным. Вспомни о выживании. Раз и навсегда – на неделю между лихорадочными спешными встречами – избавься от тоски.
Почувствуй панику. Загляни за штору. Убедись, что под кроватью монстров нет. Ничего похожего на монстров – только твой брутальный новый любовник. Только человек, считающий себя мышью. Только самонадеянный ублюдок, который возомнил себя рыцарем. Тот, кто держал тебя, пока ты плакал. Тот, кто заставлял тебя просить.
А не хотел бы ты попасть на его место, Джонни?
Конечно. Конечно, хотел бы. Но он… он слишком много на себя взял. Относился к себе – слишком серьезно.
Он насиловал его. Запустив пальцы Джонатану в волосы, оттягивая его голову. Наблюдая за тем, как жертва барахтается. Ему нравилась его сила. На самом деле, он просто обожал свой костюм. Он был от себя в восторге.
Изнасилование. Не то, чтобы Джонатан был против, но это ведь… так и называется, не так ли? Этот способ называется именно так, и потом Джонни нравилась формулировка. Нравилась мысль о том, что его насилуют. Ему достаточно было взглянуть на себя со стороны, чтобы кончить. Он видел себя. Свое тело. На шершавом асфальте или сухом бетоне. Раздавленное, растерзанное тело. Полуприкрытое. Измазанное спермой. Губы мокрые от слюны, щека приклеилась к земле, и он не может плотно закрыть рот. Рука, которую Бэтс заламывал, прижата под грудью. Другая кажется мертвой – кажется, что она лежит отдельно. Под ногти набилась грязь, они острижены предельно коротко, а пальцы и ладонь расцарапаны, разодраны. Брюки скомканы – где-то на середине бедер. На заднице белые потеки и синяки. И на брюках пятна. Рубашка почти прозрачная и липнет к спине. Волосы липнут ко лбу. У него нет сил – нет желания – чтобы подняться или прикрыться.
В первый раз Бэтмен не сдал его полиции, потому что отодрал его слишком жестоко и не мог себя… компрометировать. Во второй раз Бэтмен не сдал его полиции, потому что не мог поверить, что пошел на это снова. В третий, он не сдал его полиции, потому что испытывал чувство вины. На четвертый у Джонатана окрепло убеждение, что Бэт-мен просто не хочет сдавать его полиции.
Он мог появиться в любой момент. Искал доктора сам. Джонатана эта мысль вдохновляла. Он мог проснуться, привязанным к кровати. Мог открыть дверь в меблированную квартирку у Четырнадцатой Бухты, и упасть на пол, корчась от удара в живот, и испуганно тонко поскуливать, пока широкая ладонь в перчатке зажимала ему рот.
Джонатан боялся боли. Боялся, что его покалечат. Боялся, что его убьют. Поэтому чем сильнее и страшнее были удары, тем спокойнее ему становилось. Они убаюкивали. Его сумеречная колыбельная.
Однажды он потерял сознание. Подземный гараж на Двадцать Второй улице, он нашел покупателя. Это было занятно: люди платили ему за то, что он готов был дать им даром. Они платили за страх. Они знали, за что платили? Может быть, но в жизни нужно попробовать все. И они травили себя токсином. Жрали таблетки. Они надеялись на приход. Джонатан мог бы рассказать им о своем поиске катарсиса, но не думал, что они поймут: и потом, Темного Рыцаря на всех не хватит. Джонатан нашел покупателя. Бэтмен нашел Джонатана. Тот помнил, как треснулся головой о четырехугольную опорную колонну. Потом была слабость и пустота – лучшая замена сна. А когда он очнулся, Бэт-мен держал его. Не так, как раньше. Не держал – не давал вырваться, а держал – хотел сохранить. Он сказал, больше себе:
- Я должен остановиться.
Он сказал:
- Даже если ты последний подонок, я не должен поступать с тобой так.
И Джонатан поцеловал его, потому что не хотел, чтобы тот уходил. А когда Джонатан целовал его, он стянул маску. И все полетело к чертям.
Он получил гарантию безопасности. Гарантию свободы. Гарантию стабильности. Одна его часть говорила, что стоит порадоваться. Другая осиротела.
Страх ушел. Не так быстро, не скопом, не разом – но ушло желание.
Бэт-мэн. Бэт-мэн. По утрам, Джонатан сидел за дешевеньким квадратным столом и на обратной стороне бланка баланса рисовал летучих мышей. Таких, каких лепят к дверям на Хэллоуин. Бэт-мэн. Бэт-мэн. Одной линией – его голову, его острые уши. Плащ, ветром выдернутый из тени. Бэт-мэн. Его член. Когда он трахал Джонатана, доктор чувствовал себя так, как будто его распяли. Чувствовал себя счастливым.
Бэт-мен. Монстры исчезли из-под кровати совсем – они бросили его, они ушли. Остался Брюс Уэйн и его беспокойные руки. Эти руки могли сдавливать горло Джонатана до тех пор, пока он не начинал хрипеть и не хватал Брюса за запястья, пока тело не обмякало, а голубые глаза не закатывались. Эти руки могли гладить его по голове – и это перестало быть забавным. Прикосновение было совсем другим. В нем не было подтекста, в нем не было издевки. Оно не походило на то, как Бэт-мен клал свою тяжелую руку ему на затылок, когда Джонатан, медленно и растерянно, пропускал в рот его член.
Брюс становился скучным. Становился пациентом. Становился невыносимым. И его мучила совесть, а это было прискорбно, потому что у Джонатана была своя совесть, и ему с лихвой хватало ее. Да, Джонатану не занимать было сомнений и осторожности, и как только жужжание стихло, и блики исчезли, пропал этот вечный озноб опасений, рядом стал сомневаться кто-то другой. Брюс казался подавленным. Он думал. Он не знал, что делать, и Джонатан понимал, что когда двое не знают, что делать, - это слишком много.
Когда Брюс принял решение, оказалось, он должен был подумать получше. Оказалось: лучше бы он его не принимал.
Он сказал:
- Я хочу заботиться о тебе.
Он сказал:
- Я не обещаю тебе, что мы сможем помочь тебе быстро, но я сделаю все, чтобы тебе помочь.
Он сказал:
- Я должен вернуть тебя в Архкем. Прости.
Он сидел в его постели. С распущенным галстуком на шее. И Джонатан стал галстук завязывать. Затянул его – под самое горло.
- Я не вернусь в Аркхем. – Предупредил он Брюса.
- Ты должен сделать это. Тебе нужно лечение.
Это говорил человек, который трахал его на верхушке башни Уэйна. Человек, который вбивал его в асфальт. Человек, который отравил его токсином. Человек, который раз за разом пытался расколоть ему череп. Человек, который был готов разорвать его надвое. Который одевался летучей мышью. Который охотился на преступников – вместо охоты на зайцев. Он говорил, что Джонатан болен. Ему нужно лечение. Ему нужна помощь. Ему нужен врач. Мягкая комната. «Жакет». Полный шприц.
Джонни мог бы закричать.
«Я не…»
«Я не…»
«Я НЕ СУМЕСШЕДШИЙ».
Он мог бы. Он хотел бы. И он кивнул:
- Как скажешь. – Ему очень быстро пришлось менять место жительства. Это была жалкая попытка и слишком короткая отсрочка, Джонатан знал это, но ему необходимо было подумать. А он так не хотел думать. Джонни думал всю свою жизнь. Считал баланс. Искал равновесие. Оптимизировал выгоду. Минимизировал затраты.
Он хотел бы выжить. Он хотел бы жить. Между собой эти желания уживались скверно – они требовали ровно противоположных действий.
Он хотел, чтобы кто-то оказался сильнее него. Он боялся оказаться слабее.
Он хотел, чтобы кто-то любил его. Потом это прошло. Это было приятно.
Он хотел быть частью реальности. Он научился претворяться и играть в игры. Он научился двигать фигурки. Он по-прежнему заглядывал в щелку, он знал об этом.
И поэтому, подождав пару дней, отложив на пару дней ответственное дело, Джонатан взялся за решение проблемы. За простое решение.
Он лег в ванну – в одежде, он подумал о том, что это весьма показательно, и о том еще, что ему плевать. Он лег в ванну с горячей водой, рубашка поднялась пузырем – тяжелым и плотным. Брюки оплетали, обтекали его ноги. У мокрой одежды всегда укоризненный вид.
Чтобы достичь своей цели – лучше сделать пару шагов назад. Чтобы сохранить себя – иногда необходимо причинить себе вред.
У него не было лезвия, никогда не было опасной бритвы, и пришлось резать руки ножом. Нож – это был инструмент, это было некрасиво, это не выглядело хорошо, и слегка успокаивало. Это было больно – но совсем не так больно, как тонкая игла под кожей, потому что боль не была сигналом: боль была только болью.
И Джонатан закрыл глаза. Сладкие голубые глазки. Они не подходили ему: ни чтобы смотреть на мир, ни чтобы позволить миру смотреть в него. Но Джонатан знал: когда они откроются снова – они будут сама невинность, само страдание. Они будут такими, какими должны быть, чтобы помочь ему, чтобы спасти его.
«Позаботься обо мне».
«Не заставляй меня кричать».
«Ты не сделаешь мне больно».
«Ты не бросишь меня».
«Не оставляй меня. Не убивай меня».
«Сохрани меня».
И он знал, что Брюс придет за ним. Чертовски надеялся, что придет.